– Ты жила на западном побережье? – Риду любопытно, но он не хочет этого показывать.
– На западном, на восточном, на севере, на юге. Мы жили везде. И никогда подолгу не задерживались на одном месте. В Чикаго жили дольше всего, наверное, год. Хотя нет, дольше всего – года два – прожили в Сиэтле, но это не считается, потому что мама заболела и у нас не было другого выхода, кроме как осесть там.
– Почему вы так много переезжали?
– По большей части из-за денег. Если мама теряла работу, мы собирали вещи и ехали туда, где можно было подзаработать. Или она влюблялась, и мы переезжали к ее новому парню.
– У нее было много парней? – В его голосе слышится резкость.
Я не собираюсь ничего утаивать от него.
– Ага. Она часто влюблялась.
– Тогда она никогда не любила по-настоящему.
Я вопросительно смотрю на него.
– Это просто похоть, – пожимая плечами, отвечает Рид. – Не любовь.
– Может, и так. Но для нее это была любовь. – Я умолкаю в нерешительности. – А твои родители любили друг друга?
Наверное, мне не стоило спрашивать, потому что парень застывает на месте и становится похож на статую.
– Мой отец говорит, что да. Но что-то он никогда не вел себя как влюбленный.
Но, по-моему, Рид ошибается. Достаточно послушать, как Каллум говорит о Марии, чтобы догадаться сразу – он очень сильно любил жену. Не понимаю, почему его сыновья отказываются признавать это.
– Вы скучаете по ней, да? – Я перевожу разговор на более безопасную тему, но его лицо по-прежнему остается напряженным.
Рид молчит.
– Нет ничего страшного в том, чтобы признаться в этом. Я скучаю по маме каждый день. Она была самым главным человеком в моей жизни.
– Она была стриптизершей.
Его колкий ответ заставляет меня ощетиниться.
– И что с того? – Я тут же встаю на мамину защиту. – Ее работа позволяла оплачивать наши расходы. Благодаря ей у нас была крыша над головой. Я могла брать уроки танцев.
Колючие синие глаза смотрят прямо на меня.
– И она заставила тебя танцевать стриптиз, когда заболела сама?
– Нет. Мама даже не знала об этом. Я говорила ей, чтобы работаю официанткой, что было правдой. Я убирала столики и подрабатывала в магазине на стоянке, но этого было мало, чтобы оплачивать ее медицинские счета. Поэтому я украла мамино удостоверение личности и стала работать в одном из клубов. – Я вздыхаю. – Я не жду, что ты поймешь. За всю жизнь тебе ни дня не приходилось заботиться о деньгах.
– Нет, – соглашается он.
Не знаю, кто сдвинулся с места первым, я или он, но мы снова идем по песку. Сначала на расстоянии пары метров, но эта дистанция сокращается и сокращается, и вот наши голые руки задевают друг друга при каждом шаге. У него теплая кожа, и мое плечо покалывает каждый раз, когда мы соприкасаемся.
– Моя мама была доброй. – Рид наконец решает открыться мне.
То же самое говорил и Каллум. Я думаю о женщине, на которой женился Стив, – о Дине, злобной мегере, у которой по всему дому развешены собственные портреты в стиле «ню» – и удивляюсь, как драматично сложились судьбы двух друзей, женившихся на таких разных женщинах.
– Она заботилась о других. Может, даже слишком. Мама вообще любила всякие сентиментальные истории. И всегда была готова помочь людям.
– Она была хорошей матерью? Для тебя? Для твоих братьев?
– Да. Она любила нас. Всегда была рядом, помогала советом, помогала с домашней работой. И каждый день она проводила какое-то время наедине с каждым из нас. Наверное, не хотела, чтобы кто-то чувствовал себя лишенным ее внимания, или чтобы мы думали, что у нее есть любимчик. А выходные были семейными.
– И что вы все вместе делали? – с любопытством спрашиваю я.
Рид пожимает плечами.
– Ходили в музеи, в зоопарк, запускали змея.
– Змея?
Он закатывает глаза.
– Воздушного змея. Только не говори, что никогда этого не делала.
– Не делала. – Я поджимаю губы. – Хотя в зоопарке была, один раз. Один из маминых парней как-то возил нас в паршивый контактный зоопарк, расположенный где-то у черта на куличках. Там были козел и лама, а еще маленькая обезьяна, которая забросала меня какашками, когда я проходила мимо.
Рид закидывает голову и смеется. Это самый сексуальный звук из всех, что я слышала.
– А потом выяснилось, что поездка в зоопарк была прикрытием для покупки наркотиков. Мамин парень ездил туда, чтобы раздобыть травки.
Никто из нас не комментирует, в каких разных условиях мы росли, но я знаю, что мы оба думаем об этом.
Мы продолжаем идти по пляжу. Его пальцы задевают мои. Я, затаив дыхание, жду, что Рид возьмет меня за руку, но он этого не делает, и разочарование невыносимо.
Я резко останавливаюсь и смотрю ему прямо в глаза. Не самая хорошая идея, потому что теперь ему видно выражение страстного томления на моем лице. И тут же парень словно закрывается от меня, и мне приходится побороть охватившее меня чувство безысходности и отчаяния.
– Я тебе нравлюсь, – заявляю я.
В его челюсти перекатываются желваки.
– Ты хочешь меня.
Челюсти сжимаются еще сильнее.
– Черт тебя подери, Рид, ну почему ты не можешь просто признать это? Какой смысл обманывать меня и себя?
Когда он ничего не отвечает, я разворачиваюсь и сердито ухожу – из-под голых ног разлетается песок. Внезапно меня дергают назад, и мои плечи врезаются в крепкую мужскую грудь, да так сильно, что из легких вылетает весь воздух.
Подбородок Рида опускается на мое плечо, его губы замирают в миллиметрах от моего уха.